Белый снег – Восточный ветер [litres] - Иосиф Борисович Линдер

1898 года, когда первый отряд русских путейцев прибыл на пароходе «Благовещенск» в маньчжурское селение Харбин. Никакого города тогда не было и в помине. Так, несколько домишек на грязной улице. В тот же день прямо на набирающем цвет маковом поле был забит первый колышек. Вскоре в одном из дощатых бараков начала работу контора Русско-китайского банка. Постепенно бараков становилось все больше, и к концу года в этом медвежьем углу обосновались уже тысячи русских. Грандиозная стройка шла не прекращаясь. У причалов день и ночь разгружались баржи, материалы незамедлительно поступали на участки, город рос как на дрожжах. К 1900 году на пригорке засверкал куполами красавец Свято-Николаевский собор, от него строгим веером расходились новехонькие улицы. Прямую, как стрела, Китайскую украшали здания Железнодорожного собрания и Правления дороги. Невиданными темпами строилась и сама дорога. За четыре с небольшим года русские рабочие с помощью кирки и лопаты проложили тысячи километров путей. Дорога тогда называлась Китайско-Чанчуньская, и тянулась она от Маньчжурии до Суйфыньхэ, от Харбина до Даляня, от Ляояня до Бэньси, от Суцзятуня до Фушуня, от Дашицяо до Инкоу и так далее. Когда в марте 1898 года России в аренду был передан Люйшунь, город-порт на берегу Желтого моря, он также был соединен с Харбином и благодаря этому превращен в неприступную, как тогда казалось, крепость – Порт-Артур. Русско-японская война 1904–1905 годов, неудачная для русских, сказалась и на дороге, – рассказывая об этом, Никитин вздохнул, – ее южную ветвь от Чанчуня до Даляня и Люйшуня пришлось отдать японцам, она стала называться Южно-Маньчжурской железной дорогой. Потом прошла Первая мировая война, в России свершилась революция, и за обладание КВЖД началась острая борьба. В 1924 году КВЖД была отдана под совместное управление СССР и Китая. Но Япония не поумерила аппетитов. Оккупировав Северо-Восточный Китай, она превратила дорогу в зону бесконечных провокаций.

Никитин ушел в сторону от опасной темы и стал вспоминать далекое прошлое: ежегодные шумные балы в Железнодорожном собрании, рождественские праздники, преображавшие Китайскую улицу, заваленные пушниной магазины русских промышленников, веселую суету у ресторанов «Новый Свет» и «Тройка». В Харбине везде звучала русская речь – и в Новом городе, и в пригороде Мадягоу, и это неудивительно – большинство населения представляли русские. После Гражданской войны в Харбин потянулись эмигранты – представители офицерства, интеллигенции, купечества. Многие из них так и остались там навсегда – увы, в могилах на Покровском, на Успенском кладбищах, – лишенные возможности вернуться на родину. Родина вышвырнула их вон, избрав себе иных, коммунистических богов. Пытались ли харбинцы бороться с советской властью? Пытались, и еще как. Пылали приграничные села в Забайкалье и Приамурье, плодились правительства в изгнании, появлялись антисоветские союзы, вожди которых, атаман Семенов, атаман Анненков, призывали к «крестовому походу» против большевиков.

Как выяснилось, в одном из таких отрядов воевал и сын Никитина Александр. После ночного набега на станцию Борзя он, получивший тяжелое ранение, провел долгие месяцы на больничной койке. В тридцать втором, встав на ноги, Александр уехал на заработки в Шанхай, и там его следы затерялись. Была у Никитина и дочь Елена. В тридцать четвертом вместе с мужем, инженером-путейцем, обслуживающим дорогу, она выехала в СССР. Ее редкие письма служили старику утешением…

Когда рассказ Никитина подошел к концу, в ресторане уже никого не осталось. Дмитрий расплатился, заботливо подхватил под руку старика и повел в купе, но прилечь им не удалось. На их полках лежали пьяные в стельку японцы. Остаток ночи пришлось провести в купе проводников, да и то после небольшого скандала, учиненного Дмитрием.

Ранним утром за окном замелькали пригороды Харбина. Из серой полумглы проступило монументальное здание вокзала. Поезд плавно замедлил ход и остановился, пассажиры повалили к выходу. Дмитрий поднес чемодан Никитина до привокзальной площади и, тепло попрощавшись, поспешил раствориться в толпе. За углом он нанял извозчика и коротко приказал:

– На Мостовую!

Громыхая по брусчатке, пролетка покатилась вперед.

День только разгорался, но на улицах уже появились торговцы, оживали рынки, распахивали двери мастерские. Над городом плыл колокольный звон – уже потом Дмитрий узнал, что здесь было двадцать два православных храма. Комсомолец, он не верил в Бога, но все же льющаяся в уши музыка была ему приятна. Харбин уже не казался таким чужим.

На Мостовой Дмитрий расплатился с извозчиком и к месту явки пошел пешком. Нужный ему дом, судя по номерам, находился поблизости. Его взгляд выискивал бронзовый барельеф Асклепия, покровителя врачевателей. Наконец он увидел то, что искал. Внизу, на первом этаже, располагалась аптека. В одном из окон виднелись рога уссурийского оленя – значит, явка не провалена.

Аптека была еще закрыта, массивная ручка легко поддалась нажиму, но дверь с другой стороны, очевидно, удерживала щеколда. Дмитрий нажал на звонок. Ему не пришлось ждать.

– Иду, иду, – раздался приятный голос.

Дверь распахнулась, и Дмитрий увидел красивую молодую девушку. Большие зеленые глаза, обрамленные густыми ресницами, волосы цвета вороньего крыла, забранные в тугой узел, нежный овал лица и… маленькая кокетливая родинка над верхней губой.

Девушка внимательно посмотрела на посетителя и предупредила:

– Извините, но мы еще не начали работу.

– Простите за беспокойство, я к Глебу Артемовичу по неотложному делу, – замялся Дмитрий.

– Вот как? Тогда проходите, – пригласила девушка и ушла в подсобное помещение.

А навстречу Дмитрию уже шел настоящий богатырь. Высокий лоб, крупный нос, на котором пристроились очки, и пышная борода делали его удивительно похожим на Льва Толстого. Это был содержатель конспиративной квартиры советской разведки Глеб Свидерский.

– Слушаю вас, молодой человек! – густым басом сказал он.

– Я из фармацевтической компании… – не спешил с паролем Дмитрий.

– Так какое у вас неотложное дело?

– Мы обеспокоены отказом от партии судзухинского корня, – с акцентом на последних словах ответил Дмитрий, это и был пароль.

Свидерский подобрался, снял очки, протер платком круглые стекла и произнес отзыв:

– Она не только оказалась пересушена, но и имела много дефектов.

Оба с облегчением вздохнули, порывисто пожали друг другу руки и представились. Когда первое волнение улеглось, Свидерский поинтересовался:

– Вы давно оттуда?

– Пошли вторые сутки.

– Как добрались?

– Без приключений.

– Завтракали?

Дмитрий замялся.

– Все ясно, батенька, не стесняйтесь, мы тоже еще не ели, – благодушно заметил Свидерский и закричал в сторону: – Аннушка, у нас гость!

Затем он провел Дмитрия в кабинет.

Дмитрий огляделся. У окна стоял массивный дубовый стол, заставленный аптекарскими приборами. Большой кожаный диван занимал место между дверью и стеклянным двухстворчатым шкафом. Стены украшали картины, среди которых выделялись два парадных портрета: мужчины в походной казачьей форме и женщины в свадебном платье, тонкие черты лица были